Четверг
28.03.2024
16:13
Форма входа
Категории раздела
Рассказы о рыбалке. [3]
Охотничьи рассказы. [12]
Стихи и песни. [1]
Поиск
Наш опрос
Оцените мой сайт
Всего ответов: 204
Друзья сайта
  • КЛАДОВКА
  • Статистика сайта

    Онлайн всего: 1
    Гостей: 1
    Пользователей: 0

    "СИБИРСКИЙ ПРОМЫСЕЛ". Сайт рыболовов и охотников.

    Каталог статей

    Главная » Статьи » Литературная страничка » Охотничьи рассказы.

    Зимовье.
                                                                      
                                                                                               Буйлов А.Л.
     
       Десятую избушку строю в тайге и всегда удивляюсь такому событию. Да ведь как не удивляться? Приходят в самую таёжную глухомань два человека с одной пилой и двумя топорами, с кованным из рессоры ножом для колки драни на крышу, с дюжиной килограммов гвоздей, с плотницким инструментом для разметки углов и пазов, именуемым "драчкой", и, сложив всё это на временном таборе, начинают валить деревья и распиливать их на четырёх- и пятиметровые брёвна. Надо сорок четыре таких бревна, чтобы не задевать головой потолочную балку. Да ещё нужны половые и потолочные балки, множество двухметровых плах для потолка. И всё должно быть ошкурено, окантовано, плотно пригнано.
       Сырое пятиметровое бревно не хворостина, его надо притащить к срубу, поднять на сруб, установить, разметить, со всех сторон очертить "драчкой", надпилить и стесать намеченные углы, вырубить паз, примерить, подогнать и лишь потом посадить его на мох. Сорок четыре бревна! Плахи для потолка - тут их прорва - добрая сотня. Потом стропила, обрешётка.
       Самое сложное: найти прямостойный кедр, свалить его и распилить на метровые чурки, расколоть их на четвертинки, а их четвертинок нащипать тысячу штук драни. Если кедр попадётся непрямостойный, клёпка будет скалываться "пропеллером", а такая клёпка на крышу не годится. Непросто и тяжко добыль клёпку, непросто и долго крыть такой клёпкой крышу, вот почему сейчас подавляющее большинство охотников кроют зимовье толем - быстро и немного трудов. Правда, и крыша такая в тайге служит недолго: то снегом её раздавит, то упавшей с дерева веткой прорвёт, то хозяин тайги, медведь, порвёт её в неудовольствие на запах, резкий и чуждый. Иные горе-строители и брёвна уже не кантуют, заведомо обрекая их на скорое гниение, действуя по принципу: для меня хватит, а после меня пусть другие строят. Да что там кантовка брёвен! Уже и сами брёвна с корой в стену кладут, и не в паз, а в стык, затыкая щели мохом и тряпками. В таком-то зимовье мокрый да потный охотник, даже при пыщущей жаром печке не разденется догола: сифонит от стен в разгорячённое тело холодными, ледяными струями. Иные, к тому-же и венец лишний положить боятся, осядет зимовье за год, и вот уже нельзя ходить во весь рост, бьёшся головой о потолочную балку, клянёшь хозяина-строителя, а он, тот хозяин, может быть, в это время живёт в каком-то другом, чужом зимовье и тоже, ударяясь о чужую балку, клянёт другого строителя. Так, кляня друг друга, и живут на земле два строителя. И не так ли точно, ругая друг друга, живём мы все? Но не стану портить себе настроение тревожными мыслями, сейчас я чист - мы строим зимовье! Строим крепко! Строим чисто! Строим на совесть!
       Мы приходим к срубу на рассвете. Зажигаем в центре сруба большой дымный костёр из сырых смолистых шепок. Дым ест нам глаза, першит в горле, но слегка отпугивает тучи комаров и мошек, которые нещадно жалят нас утром и вечером. Отпугивает дым и клещей, но мы уже привыкли к ним и выдираем их из своего тела десятками.
       Обедаем прямо у сруба, в старое, сластёновское зимовье ходим только ужинать и ночевать. Работаем без перекуров, благо ни я, ни Сластёнов не курим. Работаем с шести утра до девяти вечера.
       Мы не железные роботы. Вечером, возвращаясь к жилью, спотыкаемся от усталости, но хотим сделать зимовье на три дня раньше срока, а эти сэкономленные три дня использовать для рыбалки. Причина, поверьте, очень уважительная. На седьмой день, после обеда, мы навесили дверь, сделали стол и нары, сколотили из толстых плах короб, насыпали в него песку и камней, установили на этот фундамент железную печь, затопили её и вот сидим на новых нарах и сквозь комариный гул, блаженно раслабляясь, слушаем, как всё смелей бьётся-разгорается в камельке живое весёлое пламя. Вся избушка изнутри янтарно светится свежеструганной древсиной и пахнет деревом и смолой. Любовно оглядываю стены, потолок, нары, стол, дверь и с удивлением и гордостью думаю: "Ведь это ж всё сделано вот этими моими руками!"
       Но пора идти, а уходить из этого чистого янтарного теремка не хочется, пожить бы тут недельку-другую, отдохнуть и душой, и телом.
       Уходя, мы снимаем с окошка целлофановую плёнку, заменяющую стекло, и оставляем дверь открытой настеж - это для того, чтобы сырая избушка не заплесневела, но, продуваемая сквознячком, просохла бы. По этой же причине, не накидали мы под крышу на потолок земли и мха - осенью, перед промыслом, Сластёнов сделает это сам.
       Отойдя от избушки, не сговариваясь, останавливаемся, любуемся: теремок! И опять душа наполняется гордостью. Ведь ещё совсем недавно, неделю тому назад, на этом месте в молчаливом сумраке стояли плотной, неприступной стеной деревья, и вдруг тут появилась освещенная солнцем весёлая полянка с такой же весёлой, уютной золотисто-янтарной избушкой, а в ней для всякого попавшего в беду путника есть и соль, и спички, и топор, и пила, и рыболовная леска с крючками, и запас рисовой крупы на неделю, и муки на три дня. Страждущий путник! Мы подумали о тебе, так, войдя в наше жилище, подумай же и ты о других страждущих - не разори, не укради, заклинаю тебя: будь Человеком!
       Почему же всякий раз, когда я построю зимовье, душа моя и ликует и тревожится? Есть ли повод тревожиться?
       Давно это было, лет десять тому назад. В нашей тайге, на отцовском участке, потерпел аварию самолёт, лётчик катапультировался, но, приземляясь на парашюте, сильно повредил ногу. Брёл по снегу, опираясь на палки-костыли.
       Декабрь. Мороз. Дремучая, безлюдная тайга. И нет уже сил, нет веры в спасение... И вдруг, на маленькой снежной поляне, как сон, как мираж, как чудо - зимовье! Зимовье!!! Обессиленный, замерзающий человек охвачен радостью: спасён! Спасён!!! Собрав последние силы, он, падая и вставая, торопливо бредёт к зимовью, с надеждой открывает дверь и, войдя, поражённо цепенеет. В зимовье нет ни печки, ни спичек, ни еды, нет и топора...
       Мне страшно даже предполагать, какие чувства были у раненого, замерзающего лётчика... Это было зимовье моего отца. Ещё летом он занёс в зимовье продукты, собираясь прийти сюда соболевать, но приболел, не смог вовремя выйти на промысел. Зная о болезни отца, какие-то бичи, спокойно весь ноябрь охотились на его участке, крали продукты, а в декабре, перед большим снегопадом забрали из зимовья всё, что смогли поднять, и перенесли через перевал в свою браконьерскую палатку.
       Узнав об аварии самолёта, отец, не долечившись, попросил включить себя в поисковую группу и сразу же пошёл в верхнее зимовье. Всего лишь два дня надо было продержаться лётчику. Но как продержишься в тридцатиградусный мороз без сил, без огня, без веры в человека?
       Подходя к избушке, отец ещё издали у порога увидел свежие следы лётчика, обрадовался, но сразу и насторожился, встревожился, удивляясь тому, что не вьётся из печной трубы дымок, что не пахнет избушка человеческим жильём, что стоит она среди заснеженной поляны зловеще и немо, будто мраморный холодный склеп.
       Ещё не открывая дверь, боковым зрением опытного таёжника увидев выходящий из избушки след, не желая верить этому,отец рванул на себя дверь, заскочил в зимовье и сразу всё понял: в разорённом этом зимовье было темней и холодней, чем снаружи. На столе, на вырванном из блокнота двойном листочке, лежали и химический карандаш, и заряженный патрон от пистолета. Негнущимися, замёрзшими пальцами, лётчик написал моему отцу последнее завещание: "Неизвестный мне Человек! Хозяин этой избушки! Ты меня страшно сейчас обидел! Подло обманул! Не меня одного - детей моих тоже... Я замерзаю, но не хочу умирать в этом подлом жилище. Прощайте, люди добрые! А тебе, хозяин избушки, шлю своё проклятие: будь проклят! Всё зло на земле, из-за таких, как ты. Записка семье и записка командиру части, при мне, в моей полевой сумке, прошу передать. Капитан Звягинцев В.Л. 24 декабря."
       Замёрзшего лётчика отец нашёл в центре поляны, рядом с зимовьем. Записку лётчика он никому не показывал и не рассказывал о ней, а передал мне её незадолго до своей смерти:
       - Вот, сынок, всё, что знал и умел, передал тебе. Тряпья нет, денег нет - это всё прах, пустота! Ты честен, трудолюбив, неглуп, владеешь ремеслом - спасибо тебе. Я доволен. Такими же и детей своих воспитай. Это самое главное на земле. А вот тебе завещание: храни его и вспоминай о нём, когда увидишь в тайге зимовье... Пусть воруют, сынок, пусть. А ты всё равно оставляй! Помни, сынок, не для них, воров, оставляешь, а для доброго страждущего человека. Из горсти добрых семян хоть один росток, да взойдёт, вот и сей всю жизнь. Ныне земля-матушка шибко в добрых ростках нуждается! Не убивали мы с тобой капитана Звягинцева, а страшное его проклятие хоть малой частью, а справедливо и к нам - справедливо! Все мы люди, все мы человеки, и всё плохое и хорошее - всё наше, всё общее, нами рождённое, нами и вскормленное. Помни об этом, сынок, - вот и всё моё завещание...
       С той поры, пуще всякой сберкнижки, берегу я записку - страшный укор капитана Звягинцева, и всякий раз, когда мне трудно или радостно, когда случается в моей жизни большое, как сегодняшний день, событие, я вспоминаю завещание своего отца.
     
      - Ну, хватит любоваться, пойдём на табор! - радостно окликает меня Сластёнов и, не дождавшись ответа, уходит.
       " Ну что ж, избушка, - говорю я мысленно, - мы тебя построили, ты уж постарайся подольше послужить добрым людям." И, словно ответ моему пожеланию, невесть откуда налетел ветерок, шаловливо встрепав и раскачав верхушки деревьев, умчался в лесную даль и растворился в ней, как волна в морской пучине. Но, потревоженный лес ещё продолжал о чём-то шуметь и вздыхать, и чёрный дятел-желна согласно откликался ему гулким дробным стуком, а внизу, подо мной, у подошвы невысокой терраски, неумолчно звенел и смеялся прозрачный, как воздух, ключик.
       И шум листвы, потревоженной ветром, и пение птиц, и звон ручья и даже комариный гуд - всё здесь было наполнено каким-то глубочайшим смыслом, имело свой язык, который я тысячелетия тому назад понимал, а теперь, разучившись понимать, тоскую о нём, стремлюсь к нему, чувствую его каждой клеткой тела своего, каждой пульсирующей жилкой. Иногда мне кажется, что всё в лесу, как в симфоническом оркестре, слажено и стройно, каждый играет на своём инструменте, и лишь я, Человек, возомнивший себя царём Природы, разучившись играть, потеряв и свой инструмент, хожу среди оркестра неприкаянно и зло, мешая музыкантам и дирижёру... От таких мыслей в душе рождается смутная тревога и растерянность. Но, вскоре представится случай - сам ли ты совершишь поступок, совершит ли его кто-нибудь иной из жителей планеты, но явится пример гармонии Человека с Природой, неприменно явится! И тогда вновь воспрянет мятежная душа надеждой и радостью, и станут понятными язык дельфинов и пение птиц, шелест листвы и звонкий лепет хрустально-чистого, бугущего под сенью леса ручья - всё станет плотью твоей и зазвучит в тебе музыкой жизни, стройной, красивой и вечной.  Такое светлое чувство рождают во мне и храм Василия Блаженного, и пшеничное поле на краю деревеньки, и картины Николая Рериха и Рокуэлла Кента, и стоящая у конюшни лошадь, и перезвон кузнечных молотков, и задушевная песня, и вот такое, как наше, светлое, уютное, на совесть выстроенное зимовье. Да, конечно, зимовье наше не Бог весть какое строение, не храм, всего лишь избушка, но в ней наш привет и приют человеку, и мы уходим от неё с лёгким сердцем и чистой душой.
      
    Категория: Охотничьи рассказы. | Добавил: Bergal (04.05.2010)
    Просмотров: 12332 | Комментарии: 3 | Рейтинг: 2.9/27
    Всего комментариев: 3
    3 Михаил  
    0
    Очень сильная статья, тронула до глубины души

    2 sibsolo  
    0
    Очень хорошо написано
    Нечего добавить
    Сам бывал в таких избушках - но только мало заготавливал дров и оставлял продуктов. Теперь буду больше

    1 Сергей  
    0
    Бог весть какое строение, не храм, всего лишь избушка,> Тут я несогласен, для кого-то это может стать больше чем храм , тем более сейчас в храмах дешёвенькие люди служат большей частью ( имею в виду Священослужетелей) . Да бог с ними. Дед у меня был таким-же таёжником ,четыре зимовья содержал. Меня не приучил к тайге ( Когда я родился от тайги жили далеко ) И болел он сильно. Но правила пользования мне привил. Он ещё говорил что по возможности нужно увеличить запасы в зимовье,хоть на коробок спичек. И запас сухих дров создать . что-бы человек отогреться мог а потом он сам себя обеспечит. Отличная статья! Её нужно по утрам всей России зачитывать, чтоб люди научились думать друг о друге а не только о себе.

    Добавлять комментарии могут только зарегистрированные пользователи.
    [ Регистрация | Вход ]